Удивительный Альмодовар и нуар Дяо Инаня
текст: Зинаида Пронченко
Кадр из фильма «Боль и слава»
72-й Каннский фестиваль проходит при неизменно плохой погоде — уже неделю звезды мокнут на Круазетт — и держит уверенно средний уровень: кроме фильма открытия — абсолютно провального «Мертвые не умирают» Джима Джармуша (подробнее о нем читайте тут), все показанные в основном конкурсе картины пока одинаково невыразительны. Исключение составили «Боль и слава» Педро Альмодовара и «Озеро диких гусей» Дяо Инаня.
Испанский классик, от которого никто уже не ждал никаких прорывов, внезапно порадовал публику исповедальной драмой о старении, болезнях и одиночестве. В интервью Альмодовар заявляет, что «Боль и слава» совершенно точно его последний фильм, у режиссера уже нет ни физических сил, ни желания нести карнавальную вахту, воспевая трансгрессию, эксцентрику и дурной тон. Шутки кончились. «Боль и слава» — предельно честный и подробный отчет о периоде дожития. Под славой Альмодовар понимает не пайетки и стразы, которыми усыпан путь преуспевшего художника и его многочисленных див, а любые мало-мальски профессиональные достижения — да и просто кусок хлеба на тарелке у всякого из нас, простых людей. Боль — все остальное. Пена дней и отрыжка будней. Неумолимый распад реальности, всегда начинающийся с Я, с собственного тела. Верный соратник Альмодовара Антонио Бандерас несколькими точными штрихами играет Сальвадора, мужчину сильно за 60, кинорежиссера в кризисе, давно уже не снимавшего из-за одолевающих его мигреней, артрита и рефлюксной болезни. Дни напролет он валяется в кровати, больше смахивающей на погребальное ложе, курит героин, вспоминает прошлое. Любовь, ненависть, страх, обиды — все уже позади. Жить с этой мыслью невыносимо. Жить значит медленно умирать. Почти все окружающие Сальвадора люди — тень от идеи, будь то вздорный наркоман Альберто, звезда его фильмов 1980-х годов, или секретарь и по совместительству сиделка Зулема и особенно Федерико, первая (и, разумеется, несчастная) любовь, возникшая тридцать лет спустя призраком на пороге. «Болью и славой» Альмодовар прощается с искусством и с нами, как бы говоря: вам хочется песен — их нет у меня. Adiós, amigos.
Кадр из фильма «Озеро диких гусей»
Победивший несколько лет назад на Берлинале с картиной «Черный уголь, тонкий лед» Дяо Инань приехал в Канны с «Озером диких гусей», изысканным и очень лирическим неонуаром. На премьере наблюдался ажиотаж: даже конкурент Квентин Тарантино почтил показ своим присутствием. «Озеро диких гусей» — название вымышленного бальнеологического курорта (оригинальное название фильма — «Встреча на южной станции»), в окрестностях которого орудует банда похитителей мопедов. Один из ее главарей Жу Ченон, красавец делоновской породы (Ху Ге), разбираясь с соперниками, безымянными братьями в гавайских рубашках и с пергидрольным хайром, словно перекочевавшими к Инаню из фильмографии Такаси Миикэ, случайно убивает полицейского и вынужден пуститься в бега. По болотам и трущобам. По его следу идут и предатели-подельники, и целая армия легавых. Все два часа фильма мы наблюдаем за невозмутимыми попытками (как у истинного «самурая», у него нет эмоций, лишь реакции) Жу Ченона отсрочить неизбежное. Жу бежит, стреляет, курит, снова бежит. Согласно законам жанра, героя сопровождает роковая женщина. Проститутка Лиу Ай, со временем превращающаяся из функции, отвлекающего маневра в предмет молчаливой страсти. Жу Ченон и Лиу Ай не разговаривают, не выясняют отношения, просто держат друг друга в крепких, отчаянных объятиях. Кровавый свет бросает зеленые тени на немые лица-маски проклятых любовников. Лишь на несколько минут они почувствуют себя не мишенью и не жертвой: в лодке, под плеск воды, Лиу Ай одарит Жу Ченона лучшим оральным сексом кинодекады.
«Озеро диких гусей» — гимн фатализму, невероятно эстетское и техничное кино, урок режиссуры, учебник внутрикадрового монтажа и операторского искусства. Фильм, на котором боишься моргнуть, чтобы не пропустить гениальную склейку или очередной сложносочиненный референс к кумирам прошлого — Мурнау, Лангу, Хичкоку, Мельвилю.
Кадр из фильма «Дылда»
Главным событием «Особого взгляда» — по крайней мере, для русской публики — стала премьера «Дылды» Кантемира Балагова, про которую сочувствующие активно распускают слухи. Говорят, что в последний момент уже отобранная для основного конкурса «Дылда» вынуждена была подвинуться и уступить место «Отверженным» Ладжа Ли — социальным очеркам о жизни мультикультурных парижских предместий. Правда или бред, но Балагову опять приходится довольствоваться участием в тесной второй лиге. «Дылда» — история двусмысленных отношений (от сестринства к отчуждению через секс втроем) между двумя фронтовыми подругами — Ией и Машей — в послевоенном Ленинграде. Остро стоящую в новой, мирной, жизни проблему репродукции (Маша после многочисленных абортов бесплодна, а Ия асексуальна и асоциальна) товарки пытаются решить всеми подручными способами. Например, угрозами заставить главврача госпиталя, в котором служит Ия, лечь с ними в постель. Ни к чему хорошему эта смелая инициатива, разумеется, не приведет.
«Дылда» маскирует визуальными излишествами — вермееровскими коммуналками и эстетикой руин — типичные для современного русскоязычного кино проблемы: мертвечину диалогов, претензии на самобытность, ограничивающиеся переливанием из Муратовой в Германа, наконец, авторские пафос и дидактику. Рассказывая вроде бы о реальности, Балагов апроприирует чужую, уже гротескно искажающую оптику — «У войны не женское лицо» Алексиевич и, очевидно, «Астенический синдром» Муратовой, еще больше превращая прошлое в постдраматический «Кошмар на улице Ленина», при этом спекулируя на горячих темах современности — эмансипации и трансгрессии, но с оглядкой (это вам не «Дау»). Однако и первая, и вторая требуют, в первую очередь, широкого пространства внутренней свободы, которое у режиссера «Дылды», увы, пока тесновато.
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ